Калининградский миллиардер о ситуации в бизнесе и не только

В начале 2010-х бизнесмен Николай Власенко получал миллиарды «живыми деньгами», став, вероятно, самым богатым калининградцем. Потом он пошел в политику, отработал срок в Совете Федерации и вернулся в бизнес, но уже куда меньшего по числу наемных сотрудников масштаба.

Сейчас у Власенко небольшой инвестиционный фонд, специализирующийся на зарубежных активах.

Заместитель главного редактора «Нового Калининграда» Вадим Хлебников встретился с бизнесменом, чтобы обсудить,

откуда берется ощущение, что в калининградской экономике ничего не происходит,

почему бизнесмены тратят на благотворительность значительно меньше, чем могли бы, и как он сам намерен потратить свое состояние.

— Каковы настроения сегодня в калининградском бизнесе, и насколько ложно или истинно ощущение, что экономические процессы в области на протяжении ряда лет как будто остановились?

— Вы правильно диагностируете. Один чиновник год назад мне сказал: если раньше бизнес старался зазывать на свои предприятия чиновников разного ранга, то сейчас боится как огня. «Не надо, не едьте, если нужно какие надо взносы - сделаем, только не приезжайте ко мне, не смотрите». Все боятся повышенного внимания. Сегодня, действительно, происходит стагнация.

Самый сложный вопрос сегодня - прогнозировать будущее. Это невозможно. Не формулируется идей экономического развития. Говорится о целях, каких-то KPI, ВВП, инфляциях. Но неясно, за счет какой стратегии. Прямые инвестиции в Россию не то что падают, им падать уже некуда…

— …Иностранные инвестиции не падают, они, как мы видим по делу Baring Vostok, сидят в СИЗО.

— Часть, да. Но все началось не с дела Baring Vostok, а раньше. Сейчас государство пытается заменить частные инвестиции государственными. Для этого, как я понимаю, и было усилено налоговое давление на граждан и бизнес: чтобы сконцентрировать государственные инвестиции и ими заменять частные инвестиции.

От этого идут и эти большие проекты. В этом плане у Калининграда как раз есть некое конкурентное преимущество. Мы - особый регион, и есть возможность при дележе большого пирога получить большую часть. Мы уже получаем пусть не логичные, не очень эффективные инвестиции, но главное, что они идут.

— Как вам кажется, арест руководства старейшего и крупнейшего иностранного фонда, инвестирующего в России, во время инвестиционного форума в Сочи, - это знак того, что иностранные инвестиции не нужны России, или у них такое непроизвольно получается?

— Я не думаю, что здесь были какие-то специально подстроенные под даты действия. Как я слышал разговоры одних федеральных налоговиков, бюджет России концептуально не зависит от малого и среднего, да и вообще от частного бизнеса. Он достаточно наполняется деньгами от государственных, квазигосударственных и сырьевых компаний. Поэтому декларация «давайте помогать бизнесу развиваться» есть, но стратегически дальше этого не идет. Есть какие-то локальные законодательства, комиссии, уполномоченные по правам бизнесменов, но это все носит не системный, а декоративный характер.

Сейчас своего рода безвременье, когда лучше не светиться, не выглядывать, жить своей спокойной жизнью, потому что неизвестно, откуда прилетит. Можешь работать - работай. И дело даже не в том, что они не хотят помогать бизнесу. Просто так построена система, которую не может ни муниципалитет, ни губернатор поменять.

На новом сроке президента все хотели понять, какая будет для бизнеса новая стратегия. А ее не видно, поэтому происходит броуновское движение: кто как может, так и выживает.

— Возникает такое ощущение, что будущее как будто запрещено. Власти некоторое время назад пытались нарисовать образ будущего, но у них ничего не получилось. Почему, по вашему мнению, так мало говорится о будущем? Потому что оно слишком сильно вступает в конфликт с настоящим?

— Есть научные исследования на тему развития страны. В современном обществе развитие страны всегда связано с развитием экономики. Трудно развить страну, не развивая экономику. Раньше как-то можно было формировать милитаристское государство и считать, что это благо для всего населения.

Сейчас люди понимают, что хотелось бы материальных благ, а не футуристических ценностей типа «нашу страну боятся больше всего».

У нас и президент, и премьер говорят о низкой производительности труда. Но в государственных компаниях ведь никто производительностью труда не занимается. Задача государственного бизнесмена - это осваивание бюджета, но не отслеживание эффективности. Поэтому наши нефтяные компании в 2–3 раза менее эффективны, чем западные компании.

Развитие экономики связано со свободой предпринимательства, рынка, создания общественных организаций, конкуренции политических партий. Ничего другого не придумаешь.

Единственный авторитарный пример сегодня - это Китай, но там мощная коммунистическая партия. Но все предполагают, что в каком-то обозримом будущем Китай столкнется с проблемами: раньше он рос за счет дешевой рабочей силы и большого рынка. Сейчас зарплаты прилично выросли, наверное, начнет расти самосознание населения и в какой-то момент Китай может разорвать изнутри.

Пока ситуация в Китае компенсируется идеологией. А у нас идеологии нет. В этом есть и минусы, и плюсы. Идеология позволяет консервировать проблемы, пренебрегать ими какое-то время. Советский Союз в итоге разорвался из-за диссонанса того, как живет мир и как живут советские люди.

Следующий эволюционный шаг России - это, наверное, свобода рынка, партий и высказываний. Пускай на начальном этапе будет ухудшение некоторых параметров.

Сейчас мы находимся если не в самой низкой, то в низкой точке - завершающей фазе.

Все бенефиты от максимальной консолидации власти мы получили лет 8–10 назад, и сейчас мы начинаем пожинать все негативы от консолидации власти. Происходит выхолащивание управленческих кадров, бюрократия превалирует над любым творчеством.

В Калининграде бедный чиновник так зажат кучей законодательных актов и правоприменением, что его могут посадить за любые действия.

— Может быть, это история о слишком укрепившейся группе контролеров / силовиков, которые всегда ищут и находят себе работу?

— Мне кажется, что проблема не в юридической ограниченности силовиков, а в правоприменении. Если мы посмотрим громкие экономические дела последних лет, то в их основе мы не увидим экономической сущности, а увидим нарушение того или иного права. Но право настолько хаотично и разнообразно у нас… При высокой вариативности наказания.

Я во время работы в Совете Федерации задавал вопрос министру юстиции Коновалову: «Если у нас такая проблема с правоприменением, что могут или штраф 10 тыс. руб. дать или на 10 лет посадить, может, сузить вариативность?». Наверное, Верховный суд должен задать эти рамки. Так что дело даже не в силовиках - человеческая природа у всех примерно одинаковая. Просто какой-нибудь друг силовиков и говорит: «Меня вот этот обижает и чего-то хочет». И по формальным признакам его… Я уверен, что по формальным признакам Baring Vostok наверняка не прав. В бизнесе тебе приходится делать много вещей, которые-де-юре могут быть бессмысленны.

— Возвращаясь к Калининграду, видите ли вы развитие в какой-либо сфере калининградской экономики, кроме сельского хозяйства, которое, по сути, кредитуется сейчас по отрицательным ставкам?

— Нет. Сельское хозяйство - это не локомотив. Наши крупнейшие компании тоже не сказать что активно развиваются. Если мы не говорим о компаниях, связанных с государством, то только ГК «Семья» могу назвать (имеется в виду бизнес торговых сетей «Семья» и Spar - прим. «Нового Калининграда»).

— Насколько я понимаю, они уже завершили свою масштабную инвестиционную программу…

— Здесь им больше развиваться некуда, будет каннибализм чистой воды.

— Сейчас становится модной тема экспорта. Вы заметили, чтобы калининградский бизнес как-то развернулся в эту сторону?

— Калининград не может быть отдельным от всей страны. Во всей стране стагнация, и мы не видим каких-то проектов, которые бы серьезно развивали экономику. Строительство падает, государство сейчас опять, наверное, будет вливать в ипотеку, и строительство получит донорскую кровь. А что в Калининграде экспортировать? В чем здесь предпосылки? Даже Александр Шендерюк-Жидковговорит о нелогичности развития здесь экспортного хаба.

— Ирония в том, что «Содружество», директором управляющей компании которого является Шендерюк-Жидков, как раз и есть экспортный хаб.

— «Содружество» - это очень большое исключение, которое попало в тренд поддержки сельского хозяйства и вросло давно в эту землю. Это единственный крупный проект в области, если хорошо подумать. Тот же «Автотор», если выдернуть иглу подпитки субсидиями шестидесятимиллиардными, сдохнет завтра же. Он не врос сюда ничем.

— Недавно как раз основатель «Автотора» Владимир Щербаков вышел под камеры и пожаловался на жадность калининградских предпринимателей, которые для него ничего не хотят делать.

— Владимир Иванович [Щербаков] просто забыл законы экономики. Никто не будет делать продукт под одного покупателя, это самоубийство. Завтра этот покупатель фыркнет: куда этот предприниматель с этими автомобильными сиденьями поедет? В [мебельный] магазин их будет ставить?

Предприниматель везде одинаковый. У него природа такая - не быть жадным, а иметь личный интерес. Адам Смит говорил: булочник печет вкусные булки не из-за того, что он любит тех, кто их ест. Он может их ненавидеть, но желание заработать и конкуренция его вынуждают делать благо для потребителя. Поэтому калининградский предприниматель не хуже, чем Щербаков, это точно.

— До губернатора Антона Алиханова мы видели довольно большую активность губернаторов в части работы с будущим, то есть стратегией. Этим очень активно занимался Георгий Боос, и на его наработках до сих пор развивается область. При Николае Цуканове вы финансировали работу консультантов из McKinsey, которые обосновывали идею огромного парка развлечений как чуть ли не единственный шанс на прорыв для области. При Алиханове же мы практически не видим размышлений на эту тему. У всех многочисленных «молодых технократов» Кириенко одна повестка на всех: комфортная городская среда, «бережливые» поликлиники, цифровизация и прочее. Почему мы не видим размышлений на тему, как сделать так, чтобы восток Калининградской области перестал вымирать, например?

— На тему стратегии области есть уже много материала, и он всем известен, как и по поводу развития территорий, подобных нашим. Они предполагают интеграцию в глобальное распределение труда или формулирование специализации территории на импортозамещении, как, например, Бразилии. Там есть особая экономическая зона, через которую «шарашится» большая часть бразильского импорта. Нам ни ту, ни другую роль не дали. Для интегрирования в мировое сообщество сейчас политически неудачное время. Быть единственной областью по импорту, наверное, как считают, для нас было бы слишком жирно. Когда мы по импортозамещению очень хорошо зажили, нам его быстро подрубили. Русские люди ведь в этом плане исходят из того, что лучше пусть корова сдохнет, чем будет развиваться у соседа.

Сейчас, наверное, губернаторы сфокусировались на реализме. McKinsey ведь хорошую мысль говорили, что парк развлечений выгоднее, чем казино - гораздо более мультикативный эффект, и в расположенных рядом Польше и Литве нет подобных парков.

— В итоге мы хотели частный «Диснейленд», а нам пообещали государственный культурный центр. Вы верите в этот проект?

— Музеи во всем мире затратны. И в Париже, и Лондоне. Не думаю, что они окупаются где-то. В том же Эрмитаже 90% картин в запасниках. Они никогда не окупят содержания этих музеев, даже если очередь будет стоять. С социальной и художественной точки зрения здорово, конечно, что они его строят.

Мы сейчас находимся в системе, где никто не смотрит на эффективность, поэтому нужно все брать. Любой вид актива, даже самый ненужный. Это Витте говорил, что неработающие активы говорят о культуре развития государства. А у нас чем больше ты заберешь из Родины разных активов, тем лучше сделаешь. Кто думал об эффективности стадиона? Кто может сказать, что он окупится когда-нибудь? А вот если бы был выбор: стадион или парк развлечений?

Что касается развития востока области, то это всегда очень дорогая вещь. В области просто нет таких денег, чтобы тратить их на равномерное развитие. Ты отъезжаешь 250 км от Москвы в Иваново и видишь такие дремучие территории… И это рядом с богатейшей территорией России, которая 70% всех финансов страны всасывает.

— Получается, что Калининградская область развивается по модели России - Калининград всасывает в себя все.

— На востоке есть красивые места, там можно развивать и сельский туризм, и фермерские хозяйства, но это гигантские субсидии. Так что все губернаторы сейчас сфокусированы на реализме. Это у Бооса было, что большому делу предшествовала большая мечта. Во времена Бооса можно было помечтать и реализовать. Сейчас очень жесткие рельсы федерального управления, которые не любят оригинальностей.

— Калининградский офшор может «взлететь»?

— На мой взгляд, это специфический режим, сделанный под несколько компаний. Даже Казахстан, создавая финансовый центр и офшорное законодательство, ввел действие английского права. И он пригласил английских судей. Мало законодательство об офшоре создать. Нужна вся система: и судьи, и правоохранители, не зависящие от телефонного звонка какого-нибудь чиновника.

— На протяжении последних лет можно видеть, как бизнес пытается зацепиться за немецкую часть истории Калининградской области в части нейминга, а государство старается этому противостоять. Как вы думаете, настанет ли тот момент, когда власти перестанут это делать и позволят области примириться со своей историей?

— Государству, наверное, свойственно это делать. Оно всегда направлено на некий патриотизм. Это есть и у немцев, и у англичан. С другой стороны, они, конечно, не боятся всасывать в себя народы и культуры.

В последние годы действительно видна позиция на изоляционизм, и мы не смогли найти с внешним миром точек соприкосновения. Такое ощущение, что мы их не понимаем, а они нас. Это, конечно, приводит к ограничению нас самих, происходит ограничение состязательности западной культуры и нашей культуры. Но только через состязание культуры вырабатывается лучшее. Снимается наносное и остаются реальные гении, достояние всего мира…

— Вы сейчас, наверное, о нашумевшей истории с тем, что в честь Канта не стали называть аэропорт.

— Причина этого понятна: мы боимся излишнего немецкого влияния. Это понятно, логично, но неприятно. Мне кажется, с хорошими нужно дружить, плохих ругать, а не пытаться по национальности или государственной принадлежности определять, хороший человек или плохой. Если Кант был немецкий философ, это не значит, что он не философ. Если мы возьмем российских императоров и королев, то их корни будут весьма сомнительны с точки зрения русскости. И как мы тогда должны к Рюрикам относиться?

Пропаганда пытается заменить логику на верование. С верующими людьми всегда сложно спорить, потому что физикой никак нельзя проверить метафизику: это параллельные миры. И когда современного человека пытаются оболванить излишне агрессивными идеологемами, мы видим, что у нас общество становится излишне агрессивным.

Какой-то уровень агрессии должен быть в человеке - он не может развиваться не состязаясь. Как говорил тренер Майка Тайсона про огонь, если ты его контролируешь, то он тебя согревает, если ты его отпускаешь, он тебя сжигает. Так же и с агрессией: она должна быть в очень жестких рамках культуры.

— Наш милитаризм нас начинает сжигать?

— Абсолютно верно. По идее, государство должно быть главным гуманистом в стране, потому что у него для этого есть все ресурсы. Но оно почему-то генерирует главным образом агрессию. Даже если не брать телевидение, я листал сегодня газету «Коммерсант», и там первая половина газеты про посадки, суды, аресты. И только вторая половина газеты связаны с экономикой.

Если государство не контролирует агрессию, человек приходит в животное состояние. Культура должна это сдерживать.

— В Калининградской области не так много людей, у которых был или есть миллиард рублей или больше. У вас такие деньги были (или есть). Как вы внутренне решали для себя их распределять: сколько потратить на жилье, сколько на путешествия, сколько на детей и сколько инвестировать?

— Для меня деньги - это инструмент. У слесаря есть гаечные ключи, у водителя - машина, а у меня - финансы. Я ими управляю. Будет миллиард в управлении, буду им управлять. Я сейчас занимаюсь фондовым рынком. Я не был профессионалом, и последние два года я этим занимаюсь полностью.

Справедливый заработок на фондовом рынке, на мой взгляд, — это 7–8%. Это мировая инфляция плюс мировой рост ВВП. То есть при 7-8% - это ты просто забираешь прибавочную стоимость мировой экономики.

— А у вас сколько получается?

— 7–8% достигаю. Я сделал ставку на создание консервативного фонда, пенсионного что ли.

— Под вашим управлением только ваши деньги? И сколько всего денег в управлении фонда?

— Нет, есть и не мои. Но пока большая доля моих. Об общей сумме денег под управлением я бы пока не стал говорить. Сейчас занимаюсь популяризацией фонда среди других интересантов.

— В этом вы похожи на Богдана Ярового, который продал банк и занялся венчурными инвестициями. Сколько человек у вас в команде, которая занимается фондом?

— Шесть человек.

— Что касается распределения моих денег, то я в этом смысле особо не парюсь. У меня один сын, ему сейчас 18 лет, он учится, и все, что у меня есть, останется ему. Я не волнуюсь, что деньги его испортят. Дети ровно такие же, как и вы. Если пропьет эти деньги, то пусть пропьет. Значит, у него такая судьба. Отдать все на благотворительность? Но благотворители ведь тоже могут пропить. Это ведь чужие люди. А если ты сыну не отдаешь свое наследство, боясь, что ты его испортишь, а он будет потом всю жизнь считать, что отец в него не верил?

— Мой сын, правда, не очень к бизнесу предрасположен. Его больше филология интересует - французский, английский. Он и хочет развиваться в данном направлении. Я ему тоже говорю: занимайся чем нравится. Какая разница, что произойдет после смерти.

— В Чикаго есть крупная некоммерческая организация Chicago Community Trust - крупная организация, в которую жертвуют много лет крупнейшие бизнесмены города и которая системно занимается вопросами улучшения жизни в городе: как снизить преступность на окраинах, благоустроить городские водоемы, помочь выбраться из сложной ситуации бездомным, улучшить систему здравоохранения в городе и прочим. Как вы думаете, почему такой траст до сих пор не создан у нас? Или пока бизнес не достаточно созрел и предпочитает увековечивать себя в строительстве церквей, синагог и, возможно, музеев?

— Для создания такого фонда нужно мыслить в длинных категориях и быть уверенным в том, что обстоятельства существования не будут изменяться. Сейчас люди не очень понимают, как будет развиваться экономика и страна, трудно от них ожидать вложений в памятные или важные вещи. Почему бизнес меньше занимается сейчас такими проектами, чем мог бы? Потому что завтра к нему придут с надуманным обвинением, посадят его в тюрьму, и ему просто будут нужны деньги, чтобы выкупиться из тюрьмы. И не важно, построил ты синагогу или нет.

Тебя могут засунуть в тюрьму просто за то, что ты кому-то на что-то наступил. После посадки Улюкаева, который 30 лет верой и правдой служил… Это как в фильме: «Князь, вы подскажите, как играть». Кто бы подсказал, как обезопаситься.

Если нет уверенности в завтрашнем дне, как ты можешь развивать социальные проекты? Церкви и синагога в этом случае лучше, конечно. Они хоть стоять будут. А как у фонда судьба сложится - неизвестно.

— По поводу расходов на себя: какую долю состояния можно потратить на это, по вашему?

— Может быть, у большинства российских, да и калининградских бизнесменов такая психология, что мы вышли из Советского Союза, где демонстрация капиталов пред другими была дурновкусием. Мне нравится, что у меня нет желания купить яхту или самолет. У меня есть таунхаус в Москве, а в Калининграде я снимаю квартиру. Зачем мне она? Если что, у меня есть две гостиницы. Деньги мне сегодня нужны только как рабочий капитал.