Институт родовых земель в современной России: возрождение древних границ

От кочевых традиций к юридическим реалиям

История хранит мудрость кочевых народов, где род был не просто социальной единицей, а фундаментальным институтом выживания. Казахстанский историк-медиевист Жаксылык Сабитов точно подметил: «В чисто кочевом обществе знание родословной – основа для владения землей. Род был коллективным собственником земель, при этом по мере разрастания рода он делился на подроды… Род выступал эффективным механизмом социальной защиты населения». Эта вековая логика, где принадлежность к роду означала материальные права на пастбища и угодья, сегодня получает неожиданное продолжение в современном российском законодательстве.

Что такое «родовые земли» в российском праве?

Юридически в России не существует единого федерального института «родовых земель» в том виде, в каком он существовал у кочевников. Вместо этого сложилась комплексная система защиты, основанная на конституционных гарантиях и специальных законах. Центральное место занимает Федеральный закон от 7 мая 2001 г. № 49-ФЗ «О территориях традиционного природопользования (ТТП) коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ». Именно он стал правовым воплощением древней идеи коллективного владения землей.

Эти территории – не частная собственность в классическом понимании. Это особые правовые зоны, где закрепляется приоритетное право коренных народов вести традиционное хозяйство: оленеводство, охоту, рыболовство, собирательство. Конституция РФ (ст. 69) гарантирует сохранение исконной среды обитания и образа жизни, являясь правовым фундаментом для такого специального регулирования.

Где оживает история: народы-хранители традиций

Институт ТТП действует избирательно – в первую очередь для коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока, включенных в специальный правительственный перечень. Это ненцы, чукчи, эвенки, эвены, долганы, коряки и другие народы, численность которых не превышает 50 тысяч человек.

Яркие примеры показывают, как это работает на практике. В Ямало-Ненецком автономном округе региональный закон детально регулирует создание ТТП. Благодаря этому оленеводческие общины получают не только юридически закрепленные пастбища, но и реальные экономические преференции. Крупные компании, такие как «Газпром» и «ЛУКОЙЛ», заключают с общинами соглашения о социальном партнерстве, предусматривающие компенсации, поставки техники, строительство инфраструктуры. После инцидента с разливом топлива под Норильском в 2020 году «Норникель» был обязан выплатить компенсации родовым общинам Таймыра на сумму свыше 25 миллионов долларов.

В Якутии история борьбы эвенков села Иенгра стала символом самоопределения. Начав с создания первых родовых общин в 1989 году, жители прошли долгий путь до признания Иенгринского национального наслега в 2009-м. Их победа была закреплена даже решением Конституционного суда. Сегодня в Якутии действуют десятки муниципальных ТТП, где общины сами определяют правила использования своих угодий.

Однако здесь возникает ключевой парадокс современной системы. Правовой механизм ТТП, созданный для защиты земли и образа жизни, оказывается доступен не всем коренным народам России. Он не распространяется на такие автохтонные народы, как буряты, башкиры, татары, калмыки, тувинцы или якуты, хотя у них также существуют сакральные и исторические родовые земли, которые нуждаются в защите от промышленного освоения. Причина кроется в узких законодательных критериях: право на создание ТТП имеют только народы, официально признанные «коренными малочисленными».

Причины такого избирательного подхода носят системный характер:

• Законодательный барьер: критерий малочисленности. Федеральный закон № 82-ФЗ «О гарантиях прав коренных малочисленных народов РФ» устанавливает четкий порог: к этой категории относятся народы, насчитывающие менее 50 тысяч человек. Автохтонные народы, численность которых исчисляется сотнями тысяч, формально выпадают из этой категории и, как следствие, из-под действия закона о ТТП, даже если они компактно проживают на своих исторических территориях, ведут традиционное природопользование, а их родовые и сакральные земли также остро нуждаются в защите от промышленного освоения.
• История землепользования и «оседлая» правовая квалификация. Многие из этих народов, особенно в Поволжье и Южной Сибири, в большей степени перешли к оседлому образу жизни. Их земли в советский период были массово включены в систему колхозов и совхозов. После их реорганизации земля часто перешла в частную или муниципальную собственность, что юридически затрудняет восстановление коллективных родовых прав в форме ТТП, которые концептуально ближе к кочевому и полукочевому хозяйству.
• Политико-административный фактор и «достаточность» общих институтов. Многие автохтонные народы имеют свои национальные республики (Бурятия, Татарстан, Калмыкия, Саха (Якутия) и др.). Государственная логика часто исходит из того, что их интересы могут и должны защищаться через общие институты власти этих субъектов Федерации – свои парламенты, правительства, законодательство. У ненцев или чукчей, живущих в пределах «нетитульных» регионов (ЯНАО, Чукотский АО), такой «титульной» государственности в масштабе субъекта РФ нет, что исторически и обусловило создание для них особых, персонифицированных защитных механизмов на федеральном уровне.
• Экономическая целесообразность и переговорная сила. На Крайнем Севере без договоренностей с оленеводами компаниям часто физически невозможно работать – их трубопроводы и дороги неминуемо пересекают бескрайние тундровые пастбища и миграционные пути. Это дает общинам реальную переговорную силу. В степных или таежных регионах Бурятии или Хакасии промышленный проект может быть локализован и «обходить» конкретные охотничьи угодья или пастбища, что, в условиях распада традиционного родового уклада и разобщенности местного населения, снижает его возможность добиваться специального режима для всей территории традиционного хозяйствования.

В результате защита распространяется не просто на коренные народы, а на коренные малочисленные народы с кочевым/полукочевым укладом, проживающие в регионах интенсивного промышленного (прежде всего нефтегазового) освоения. Это оставляет за рамками особой защиты целый ряд автохтонных народов, чьи земли и уклад также уязвимы, но чей правовой статус и исторический путь развития были «вписаны» в иную логику земельных отношений.

Мировой контекст: от резерваций до титульных земель

Российская модель ТТП занимает промежуточное положение в мировой практике защиты прав коренных народов на землю.

Наиболее сильные системы существуют в США, Канаде, Австралии и Новой Зеландии. В США признается племенной суверенитет, а земли резерваций находятся в доверительном управлении федерального правительства, но используются и управляются самими племенами. В Канаде современные договоры (Modern Treaties) и решения Верховного суда закрепляют «аборигенный титул» на огромные территории.

Частичное признание, как и в России, существует в Монголии (права общин на пастбища) и Японии (символические права айнов с 2019 года).

Полное отсутствие института родовых земель характерно для Китая, где вся земля является государственной, а также для большинства стран Европы.

Хулун-Буирская степь (АРВМ, Китай), усеянная ямами от добычи полезных ископаемых. Фото: Lu Guang

Взгляд в будущее: возможна ли адаптация?

Опыт успешной борьбы эвенков Якутии показывает, что даже в рамках существующего законодательства возможны положительные изменения. Для народов, не попадающих под действие закона о ТТП, эксперты предлагают искать гибридные решения:

• Принятие региональных (субъектовых) законов и программ, создающих правовую основу для защиты традиционного природопользования автохтонных народов, не входящих в федеральный перечень КМНС. Это фундамент для всех последующих инструментов.
• Создание муниципальных территорий традиционного природопользования (ТТП) по аналогии с якутской практикой. Это позволяет на местном уровне закрепить границы и режим использования земель.
• Закрепление публичных сервитутов (права ограниченного пользования) в интересах местных сообществ для ведения традиционного хозяйства на землях любой формы собственности. Это технический механизм для обеспечения доступа к конкретным участкам.
• Внедрение в региональную практику обязательных процедур свободного, предварительного и осознанного согласия (FPIC) коренных народов на реализацию промышленных проектов, затрагивающих их земли и традиционный уклад. Это процессуальная гарантия, дающая коренному сообществу в целом решающий голос.
• Заключение прямых, прозрачных соглашений о разделе выгод (benefit-sharing) и социально-экономическом партнерстве между компаниями и представительными органами коренного населения. Это экономический механизм, обеспечивающий компенсацию и развитие, как это делается на Севере.

Институт родовых земель в России, несмотря на свою избирательность, остается живым и развивающимся механизмом. Он служит мостом между глубокой исторической традицией коллективного владения землей и вызовами современного мира, где природные ресурсы являются яблоком раздора между традицией и прогрессом. Его дальнейшая эволюция покажет, насколько российское право способно к гибкости и учету многообразия культурных кодов огромной страны, преодолев узкие критерии и предоставив правовые инструменты каждому автохтонному народу, независимо от численности, для защиты земли своих предков.