Национальная история и профессиональная история: право народа на собственное прошлое

Введение

В общественных дискуссиях слово «история» часто используется как нечто самоочевидное и единое. Однако на практике за этим понятием скрываются разные уровни исторического знания, выполняющие различные функции и служащие разным субъектам. Именно непонимание этих различий приводит к парадоксальной, но распространённой ситуации, когда целые народы искренне полагают, что у них «не было истории». Чтобы разобраться в корне этого заблуждения, необходимо последовательно развести три ключевых типа исторического сознания: национальную историю, историю государственную (включая её специфическую имперскую разновидность) и историю профессиональную (академическую).

1. Что такое национальная история

Национальная история — это особая форма осмысления прошлого, в которой народ выступает не объектом, а субъектом повествования. Речь идёт не о простом наборе событий, а о целостном нарративе, включающем происхождение, культурную преемственность, формы самоуправления, коллективные травмы, а также периоды подчинения, сопротивления и адаптации. История в этом смысле не существует «сама по себе». Как справедливо отмечал британский историк и дипломат Эдвард Халлетт Карр, один из виднейших теоретиков исторической науки XX века:

«Факты истории не существуют сами по себе; они становятся фактами истории лишь тогда, когда историк отбирает их» (E. H. Carr, What Is History?, 1961).

Таким образом, национальная история — это всегда ответ на глубоко личный вопрос: «что именно в прошлом имеет значение и непреходящую ценность для нас как народа?»

2. Национальная история и государственная (имперская) история

Здесь мы сталкиваемся с принципиально иной оптикой. Государственная история описывает прошлое политического образования, фокусируясь на институтах власти, династиях, элитах и административных реформах. Имперская история, будучи её разновидностью, интерпретирует прошлое многонационального пространства исключительно из центра, превращая периферийные народы в безмолвный фон. В таких нарративах завоевания принято называть «присоединениями», ассимиляцию — «естественной интеграцией», а исчезновение языков — «модернизацией».

Ирландско-американский политолог и историк Бенедикт Андерсон, автор классической теории национализма, показал, что нации формируются не автоматически, а через создание общей исторической рамки:

«Нация — это воображаемое политическое сообщество» (Benedict Anderson, Imagined Communities, 1983).

Имперская история формирует одно такое воображаемое сообщество, центрированное вокруг метрополии, а национальная — другое, основанное на опыте конкретного народа. Именно поэтому их нарративы так часто вступают в конфликт.

3. Что такое профессиональная (академическая) история

Для чёткого понимания национальной истории необходимо ввести ещё одно, критически важное понятие — профессиональная история. Это не форма идентичности, а научная дисциплина. Её субъектом является сообщество исследователей, работающих по строгим методологическим правилам: критика источников, историографический анализ, аргументация и проверяемость выводов.

Немецкий историк XIX века Леопольд фон Ранке, основоположник научного историзма и критического метода, формулировал её идеал так:

«Показать, как всё было на самом деле» (Leopold von Ranke, 1824).

Позднее французский историк Марк Блок, один из основателей школы «Анналов», революционизировавшей подход к изучению прошлого, подчёркивал, что история — это, прежде всего, наука:

«История — это наука о людях во времени» (Marc Bloch, Apologie pour l’histoire, 1949).

Важно понять: профессиональная история не обязана формировать идентичность, её главная задача — объяснять и анализировать.

4. Принципиальное различие между национальной и профессиональной историей

Различие между ними лежит не в плоскости «истинности», а в области функции и предназначения. Чтобы это стало нагляднее, можно сравнить их ключевые параметры:

Субъект: для профессиональной истории это историк-исследователь, для национальной — народ.

Цель: первая стремится к научному объяснению, вторая — к коллективному самоосознанию.

Метод: в основе одной лежит критика источников, другой — интерпретация значимого.

Фокус: профессиональная история изучает процессы и структуры, национальная — коллективный опыт.

Ключевой вопрос: «Что произошло?» против «Что это значит для нас?».

Французский историк Пьер Нора, ведущий исследователь проблем исторической памяти, точно сформулировал эту разницу:

«Память — это жизнь, постоянно переживаемая; история — это реконструкция того, чего больше нет» (Pierre Nora, Between Memory and History, 1989).

Национальная история находится в напряжённом поле между историей и памятью, тогда как профессиональная стремится к дистанцированию от обеих.

5. Почему негосударствообразующие народы часто «не имеют» своей истории

В многонациональных государствах возникает структурное неравенство исторических нарративов. Для государствообразующего народа профессиональная история государства часто совпадает с его национальной историей — архивы, университеты и учебники естественным образом работают в его рамке. Для негосударствообразующих народов ситуация иная: их прошлое включается в общий нарратив фрагментарно, они вынуждены изучать историю «чужого мы», а собственный коллективный опыт подаётся как второстепенный или локальный.

Как писал британский историк-марксист Эрик Хобсбаум, крупнейший специалист по истории наций и национализма,

«История — это сырьё для национализма» (Eric Hobsbawm, Nations and Nationalism since 1780, 1990).

Если народ не производит и не отстаивает собственного исторического нарратива, он неизбежно усваивает чужой. Американский историк-советолог Рональд Григор Суни, специалист по истории народов Закавказья и национализма, отмечал эту асимметрию:

«Имперские нарративы стремятся представить себя нейтральными, тогда как национальные истории подчинённых народов объявляются политизированными» (Ronald Grigor Suny, The Revenge of the Past, 1993).

6. Последствия отсутствия собственной национальной истории

Отсутствие национальной истории — это не просто академический пробел, а глубокая социальная и психологическая проблема. Оно ведёт к ряду тяжёлых последствий:

1. Идентификационный вакуум — утрата понимания собственной исторической субъектности.
2. Внутренняя колонизация сознания — принятие собственной второстепенности как естественной нормы.
3. Комплекс «безгосударственности = безысторичности».
4. Ассимиляция без осознания утраты, когда культура растворяется незаметно для её носителей.

Это явление итальянский философ и политик Антонио Грамши называл культурной гегемонией, при которой доминирование поддерживается не столько силой, сколько внутренним согласием управляемых.

7. Почему важно различать эти формы истории

Самый опасный вывод, к которому приходит человек, не различающий типы истории, звучит обречённо: «Если про мой народ мало написано в учебниках, значит, у него не было истории». В действительности это утверждение означает лишь, что:

• профессиональная история писалась не от его имени и не для него;
• его национальная история не была институционализирована и легитимирована;
• государственная или имперская история полностью подменила собой всё прошлое региона.

Заключение

Подводя итог, можно сказать, что профессиональная история необходима для научной корректности и критического анализа. Национальная же история жизненно важна для существования народа как исторического субъекта, обладающего памятью и волей. Эти две формы не противопоставлены по примитивному принципу «наука против мифа», но выполняют разные общественные задачи.

Проблема возникает тогда, когда государственная или имперская история монополизирует статус «единственно научной», а национальные истории негосударствообразующих народов маргинализируются, объявляются вторичными или «ненаучными». Важно окончательно уяснить: национальная история — это не привилегия и не награда за обладание государственностью. Это право народа на собственное прошлое, без осмысления и признания которого невозможно построение полноценного и достойного будущего.