​О тунгусо-маньчжурских элементах в монгольских языках (В.И. Рассадин)

Очевидное сходство монгольских и тунгусо-маньчжурских языков между собой и с тюркскими языками пытались объяснить тем, что эти языки родственны и развились из одного праязыка — алтайского (1). Однако эта гипотеза до сих пор не подтверждается. Сам распад алтайской семьи языков исследователи трактуют по-разному.

Так, алтаисты Г. И. Рамстедт (2) и Б. Я. Владимирцов (3) считали, что алтайский праязык распался вначале на общетунгусский и общемонголо-тюркский, а последний затем — на общетюркский и общемонгольский. Аналогичных взглядов придерживался и Г. Д. Санжеев.

Другой алтаист — Н. Н. Поппе пришёл к выводу, что сначала выделилась пратюркская группа, а монголо-тунгусо-маньчжурская распалась позже, поэтому монгольские и тунгусо-маньчжурские языки развивались долгое время в составе единой группы (4).

Такая противоречивость в выводах свидетельствует о сложности проблемы. Но бесспорным в любом случае остаётся наличие в тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языках общих элементов, в основном лексических, несколько менее — грамматических, а также общих типологических черт на фонетическом и синтаксическом уровнях.

Впоследствии алтаисты стали понимать, что невозможно объяснить все сходства только одним генетическим родством. Начали выделять среди алтайских параллелей заимствования. При этом наиболее изученными на сегодняшний день оказались взаимоотношения между тюркскими и монгольскими языками.

Имеется ряд работ разного времени, посвященных тюркизмам в монгольских языках (5) и монголизмам в тюркских (6).

Взаимодействие же монгольских и тунгусо-маньчжурских языков изучено намного слабее. Имеющиеся работы (7) посвящены в основном монгольским заимствованиям в тунгусо-маньчжурских языках; обратные заимствования до недавнего времени почти не изучались (8).

В последние годы в этой области исследований стал намечаться некоторый сдвиг. Так, эвенкийскими элементами в бурятском языке в последние годы занимался Ц. Б. Цыдендамбаев, опубликовавший на эту тему две статьи (9).

Проанализировав собранный им большой материал по этнонимии, топонимии и лингвистике, он пришёл к выводу, что рассмотренные данные «в достаточной мере свидетельствуют о заметном этническом и языковом проникновении эвенкийских элементов в бурятскую среду» (10).

В этих своих работах Ц. Б. Цыдендамбаев убедительно доказал эвенкийское происхождение 17-ти бурятских родов, что составляет около 10% всех бурятских родов. Не менее убедительно показывает он и эвенкийское происхождение нескольких десятков топонимов и слов бурятского языка, как литературного, так и некоторых его диалектных форм.

Например: Дэрээн — местность в Баргузинском районе Бурятской АССР (эвенк. дэрэн ‘исток’, ‘начало реки’); Элхи — местность и река в Заиграевском районе Бурятской АССР (эвенк. илки ‘цветок'); оро ‘домашний олень’ (эвенк. орон id.); сагдуул ‘молодой лес’ (эвенк. дягда ‘сосна’); унгэлѲѲ ‘кабарговая струя' (эвенк. унгулэ ‘самец кабарги’); тутуу ‘дикий голубь (эвенк. туту id).

Отмечает он эвенкийское влияние на бурятскую фонетику, считая, что этим же влиянием обусловлены появление h, переход слога хи — ти в ши — си (в словах типа тамхи —> тамти —> тамши —> тамси ‘табак’), утрата в ряде случаев долготы гласных в западных бурятских говорах (типа дahaн — вм. дaahaн ‘курительная трубка, барун — вм. баруун ‘правый’), неразличение в этих же говорах У и Y, УУ и YY (напр.: Уда ~ Yдэ ‘р. Уда', буубай ~ бYYбэй ‘ребёнок’, туйса тYисэ ‘туес’), а также появление в некоторых бурятских говорах огрубленных Ѳ и ѲѲ на месте э и ээ (ср. напр.: хамниг. ѲмѲѲл — вм. общебурятского эмээл ‘седло’, хамниг. ѲмѲгѲн — вм. общебурятского эмэгэн ‘старая женщина’).

Об эвенкийском субстратном влиянии на бурятский язык, в частности о появлении фарингального h на месте исконного *с в бурятском языке, пишет в своих работах И. Д. Бураев (11), который помимо лингвистического и топонимического материала привлёк также и фольклорный.

Проблемы тунгусо-маньчжурского влияния, в том числе и эвенкийского, на монгольские языки на фонетическом уровне приходилось касаться и нам (12).

Понимая всю сложность и чрезвычайную важность проблемы эвенкийско-бурятских связей для бурятского исторического языкознания, а также для решения вопросов этнической истории бурят, мы решили специально обратиться к этой проблеме и собрать все факты, сближающие бурятский язык с эвенкийским.

Мы считаем, что проблему эту успешно можно решить лишь на общемонгольском уровне, поскольку часть эвенкизмов может оказаться реликтом более ранних общемонгольских связей с тунгусо-маньчжурским языковым миром до эпохи Чингисхана. Поэтому мы берём данную проблему шире, как проблему взаимодействия монгольских языков с тунгусо-маньчжурскими.

В настоящей статье хотелось бы затронуть лишь один вопрос — о тунгусо-маньчжурских элементах в монгольских языках.

Собранный нами материал и полученные сравнительно-сопоставительные данные позволяют уже сейчас сделать некоторые предварительные выводы. Затронем пока лишь лексический аспект.

В результате проведённого нами сопоставления лексики монгольских языков с лексикой тунгусо-маньчжурской выявилось большое количество (около 2—2,5 тыс.) общих словарных элементов. Сравнительно-исторический анализ всех этих монгольских слов, имеющих параллели в тунгусо-маньчжурских языках, позволил установить их разнородность.

При сравнении в данном случае нами привлекались кроме монгольских и тунгусо-маньчжурских языков ещё и тюркские. Каждая монголотунгусо-маньчжурская параллель была сопоставлена с тюркским языковым материалом.

Такой подход позволил получить достаточно объективную картину дистрибуции этих параллелей по языкам-источникам.

Кроме того, в процессе работы мы опирались на данные сравнительно-исторической фонетики монгольских, тюркских и тунгусо-маньчжурских языков, накопленные в алтаистической и специальной литературе, что позволило не только сравнивать материалы этих языков на уровне синхронного среза, но и сопоставлять восстановленные фонетические архетипы корневых не производных и производных основ.

В процессе проведённого нами сравнительно-исторического анализа установленных параллелей удалось подразделить монголо-тунгусо-маньчжурские соответствия на следующие пласты.

Лексика предположительно алтайского характера.

Например, общемонгольские слова буга ‘изюбрь-самец’, согоо(н) (бур. hогоон) ‘изюбрь-самка’ соответствуют тунг.-маньчж. бугу ‘изюбрь-самец’ и согон ~ сэхэн ‘изюбрь-самка’. Они имеют общетюркские параллели: бyfy и сыfyн ‘изюбрь’, ‘олень’ (13).

Далее, общемонгольский корень *hула — ‘красный’ (ср.: средневековую монгольскую форму hула'ан, современные монгольские улаан ‘красный', улайх - ‘краснеть’, улаавтар ‘красноватый’) имеет параллель в тунгусо-маньчжурских языках в виде подобного же корня *hула- (14) с той же семантикой (ср.: тунг.-маньчж. hуларин, hулама ‘красный’, hулакачи ‘красноватый’, hуларга - ‘краснеть’). В тюркских языках им соответствует корень *ал ‘ярко-красный’ (15). Но подобных общих корней пока выявлено немного, так как они мало изучены.

Лексика монголо-тунгусо-маньчжурского характера.

Сюда относятся слова, которые являются общемонгольскими и в то же время имеют соответствия во всех тунгусо-маньчжурских языках, входя в их основной словарный фонд. В тюркских языках у них соответствий нет, если иметь в виду общетюркский исконный лексический уровень. Слов, относящихся к этой группе, оказалось довольно много. На данном этапе исследований ещё трудно решить, общий ли это фонд древних корневых основ данных двух групп языков, или всё же часть из них представляет собой древнейшие взаимные заимствования.

Пока всё говорит о том, что эти слова, являющие собой корневые основы, относятся к общему монголо-тунгусо-маньчжурскому слою. Об этом свидетельствует в первую очередь совпадение лексем именно на корневом уровне.

Некоторые примеры: общемонг. мо-дун ‘дерево’ = общетунг. мо ‘дерево’; общемонгольский корень *до ~ доо ‘внутренняя часть' (ср. общемонг. до-тур ‘внутри', до-тугши ‘внутрь’, доо-гуур ‘под чем-л.’, до-ру ‘внизу, под чем-л.’, бур. до-соо ‘внутри’) = общетунг.-манчж. до(н) ‘нутро, внутренность’, ‘содержимое’, ‘подкладка’; общемонг. мэдэ - ‘знать’, ‘ведать’, ‘уметь’ = общетунгусо-маньчж. мэдэ - ‘узнать’, ‘чувствовать’, ‘догадываться’; общемонг. бэйэ ‘тело' = общетунгусо-маньчж. бэйэ ‘тело’, ‘человек’, ‘мужчина’ и т. п.

Подобные лексемы убеждают, что монгольские и тунгусо-маньчжурские языки, возможно, действительно составляли длительное время некое единство, отделившееся довольно рано от тюркских языков.

Лексика монгольского происхождения в тунгусо-маньчжурских языках.

Сюда входят лексические элементы, в разное время заимствованные тунгусо-маньчжурскими языками из монгольских языков. В работе Г. Д. Санжеева о маньчжуро-монгольских языковых параллелях хорошо показано, насколько глубоко проникли монголизмы в маньчжурский язык. Монголизмами пронизан и солонский язык (16). Немало монголизмов оказалось и в северных тунгусо-маньчжурских языках, главным образом в эвенкийском, эвенском и негидальском (17).

Работы К. А. Новиковой по животноводческой терминологии показывают, что почти все названия домашних животных, кроме собаки и свиньи, пришли в тунгусо-маньчжурские языки из монгольских языков (18). Особенно много монголизмов, а также более поздних бурятизмов оказалось в языке эвенков, живущих возле Байкала (Баргузин, Курумкан, Ирк. обл.) (19) и в Читинской области (Нерчинск, Шилка). В их языке много слов, маркируемых бурятскими признаками, главным образом наличием h вместо исконного *с. Например, в баргузинском и нерчинском говорах эвенкийского языка (брг., нрч): кохун ‘пена’ < бур. хѲѲhѲн ‘пена’, ср.: старомонг. kogesun, монг. хѲѲс id.; брг., нрч. килагахун ‘конский волос’ < бур. хилгааhан, ср.: старомонг. kilyasun, монг. хялгас id.; брг. apгahyn ‘коровий навоз’ < зап.-бур. аргаhaн id., ср.: калм. apгcн, старомонг. aryasun, aryal, вост.-бур., монг. аргал ’высохший на земле коровий помёт’.

Но в то же время в этих говорах немало слов, показывающих их более раннее монгольское происхождение (не бурятское), характеризующееся сохранением исконного монгольского *с. Например: брг. сарсун ’бумага’ (монг. цаарс(ан) id., ср.: старомонг. sayarsun, sayalsun, sayasun, бур. саарhан id.; брг., нрч. сухэ ‘топор’ (монг. сухэ id.), ср.: старомонг. suke, бур. hyхэ id.; нрч. судасун ’вена’ (монг. судасун id.), ср.; старомонг. sudasun, sudalsun, бур. hyдahaн и т. п.

Лексика тунгусо-маньчжурского происхождения в монгольских языках.

Значительное количество слов в монгольских языках оказалось тунгусо-маньчжурскими по происхождению. Причём их дистрибуция по монгольским языкам неравномерна (в одних их больше, в других — меньше) и они явно контрастируют с исконными, монгольскими по происхождению, словами.

Так, например, в восточном ареале монгольских языков титулатура чиновников, названия учреждений и т. п. взяты из маньчжурского языка (ср.: монг. амбан ‘сановник’, бэйсэ, бэйлэ, мэйрэн — дворянские титулы, зургаан ‘присутственное место’, ‘учреждение’ и т. п.). В восточных же монгольских языках (в том числе и в бурятском) есть названия некоторых животных, обитающих в Приамурье и в море (ср., напр.: бур., монг. халим ‘кит’ < тунг.-маньчж. налиму id., ср.: маньчж. налиму, удэйск., ороч, калими, эвенк. калим ‘кит’). Маньчжурское название енота элбихэ прослеживается в старомонгольском elbengku, монгольском элбэнх, а также в калмыцком илвнгэ id. Маньчжурское название китового уса элчжэ тоже бытует в монгольских языках (ср.: старомонг. eljing, монг. элжин id.). Также вост.-бур. заби, монг. завъ, дагур. джаби, старомонг. jabi ‘легкая лодка’, ‘челн’ восходят к общему тунг.-маньчж. джави ~ джав ‘лодка’. Общетунгусо-маньчжурское название лося токи отмечено в старомонгольском языке - toki id. Его нет в современных монгольских языках. В старомонгольском языке есть также название кабарги beyаn, восходящее к маньчж. микчан id.

Много маньчжуризмов и солонских слов в языке дагуров (20). Ср., напр.: дагур. абила - ‘не доставать’, ‘не хватать’ < тунг.- маньчж., ср.: эвенк, абул- 1) ‘не доставать’, ‘не хватать’, 2) ‘отсутствовать’, сол. абул- ‘лишиться’, ‘не иметь чего-л.’; дагур. айган ‘цель’, ‘мишень’ < маньчж. айган ‘цель’, ‘место для стрельбы’ (21); дагур. алган (алхан) ‘сеть’, ‘невод’ < маньчж. алган ‘сеть (для ловли птиц)’, ср.; сол. алга ‘невод’, эвенк, алга ‘сеть’; дагур. атаки ‘паук’ < тунг.-маньчж., ср.: сол. атахи, эвенк, атаки ‘паук’; дагур. байта ‘занятие’, ‘дело’ < маньчж. байта* ‘дело’, ‘занятие’, ‘ремесло’, ‘работа’; дагур. бата ‘враг’, ‘неприятель’ < маньчж. бата id.; дагур. вэшкун ‘высокий’, ‘дорогой’ (о цене) < маньчж. вэсихун ‘верх’, ‘верхний’, ‘высокий’; дагур. гучу ‘друг’, ‘приятель’ < маньчж. гучу id.; дашур. дэги ‘птица’ < тунг.-маньчж., ср. сол., эвенк, дэги id.; дагур. дусэ ‘стена’ < сол. дусэ id.; дагур. джака (джаха) ’вещь’, ’предмет’ маньчж. джака id.

Наибольшее количество тунгусо-маньчжурских заимствований по сравнению с другими монгольскими языками оказалось в бурятско-хамниганском языке. При этом зачастую очевиден эвенкийский характер этих слов. Например: бур.-хамниг. зантахи ‘росомаха’ < эвенк, дянтаки id.; бур.-хамниг. туутэй ‘дикий голубь’ < эвенк. туту id.; бур.-хамниг. онголо ‘кедровка’ < эвенк, энгэлэ id. (произносится по нормам эвенкийского языка всегда с огубленным э); бур.-хамниг. унгэлѲѲ ‘кабарговая струя’ < эвенк, унгулэ ‘самец кабарги’; бур.-хамниг. боори ‘возвышенность’ < эвенк, дягда ‘сосна’; бур.-хамниг. анам ‘лось-самец’ < эвенк, ангм ‘лосиный пороз’, ‘лось перед спариванием’; бур.-хамниг. иргицаан ’годовалый лось’ < эвенк. иргичан ‘изюбрь до года’; бур.-хамниг. энэм ‘лосиха’ < эвенк. энин ‘самка лося’; бур.-хамниг. мутуу ‘четырехгодовалый изюбрь’ < эвенк, муту ‘четырехгодовалый лось’; бур.-хамниг. кхачикаан ‘собака’ < эвенк, качикан ‘щенок’, ‘собака’.

Таким образом, наличие тунгусо-маньчжуризмов в монгольских языках, а также большого количества общих слов, составляющих, видимо, монголо-тунгусо-маньчжурскую общность, равно как и монголизмы в тунгусо-маньчжурских языках, свидетельствуют в пользу предположения об общем происхождении этих двух групп языков и длительных контактах их носителей после распада общности.

Именно общие корневые элементы убеждают, что эти языки (монгольские и тунгусо-маньчжурские) на раннем этапе своей эволюции длительное время развивались в составе единого языкового (а соответственно и племенного) союза, после распада которого взаимовлияние этих языков продолжалось, хотя, видимо, и не так интенсивно, как прежде.

Продолжение исследований в этом направлении многое могло бы прояснить в вопросе о межэтнических и других исторических связях монгольских и тунгусо-маньчжурских племён на разных этапах их исторического развития.

Лингвистический материал, в частности, подтверждает существование в прошлом монголотунгусо-маньчжурского племенного союза.

Примечания

1. Подробнее об этой гипотезе см., например: Щербак А.М. Об алтайской гипотезе в языкознании // В Я .— 1959.— №6.— С.51—63; Он же О характере лексических взаимосвязей тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков // В Я .— 1966.— №3; Насилов Д.М. Об алтайской языковой общности: К истории проблемы // Тюркологический сборник 1974.— М., 1978.— С.90—108; Баскаков Н.А. Алтайская семья языков и ее изучение.— М., 1981; Рорре Nicholas. Introduction to Altaic Linguistics.— Wiesbaden, 1965.
2. Cм.: Ramstedt G.J . Einfuhrung in die altaische Sprachw issenschaft.— Helsinki, 1957.— T.1: Lautlehre.— S.15.
3. Владимирцев Б.Я. Сравнительная грамматика монгольского письменного языка и халхаского наречия: Введение и фонетика.— Л ., 1929.— С.47.
4. См.: Рорре N. Vergleichende Grammatik der altaischen Sprachen.— Wiesbaden, 1960.— T.1: Vergleichende Lautlehre.— S.8.
5. См., например: Владимирцов Б.Я. Турецкие элементы в монгольском я зы к е// Зап. ВО РАО.— Спб., 1911.— Т.20, вып.2—3; Санжеев Г.Д. К вопросу о тюркских заимствованиях в монгольских языках // Лингвистический сборник. — Ташкент, 1971; Рассадин В.И. О тюркизмах в бурятском языке // К изучению бурятского языка. — Улан-Удэ, 1969.— С.129— 134; Он же. Тюркские лексические элементы в калмыцком языке // Этнические и историко-культурные связи монгольских народов. — Улан-Удэ, 1983.— С. 70— 89; Рорре N. The Turkic Loan-Words in Middle Mongolian II Central Asiatic journal.— 1955.— V. 1.— P. 36—42; Clauson G. The Turkic Elements in 14-th Century Mongolian // Central Asiatic Journal.— 1960.— V.5, N4 .— P.301—316.
6. См., например: Татаринцев Б.И. Монгольское языковое влияние на тувинскую лексику.— Кызыл, 1976; Рассадин В.И. Монголо-бурятские заимствования в сибирских тюркских языках.— М., 1980; Трыярский Э. Монгольские заимствования в армяно-кыпчакском языке // Изв. АН КазССР. Сер. филол.— 1981.— №2.— С.41—52; Katuzynski St. Mongolische Elemente in der jakutischen Sprache.— Warszawa, 1961; Poppe N. On some vow el correspondences in Mongolian Loan-Words in Turkic // Central Asiatic Jour.— 1969.— V.8 .— N3 .— P.207—214.
7. См., например: Санжеев Г.Д . Маньчжуро-монгольские языковые параллели // Изв. АН СССР. Отд. гуманит. наук.— 1980.— № 8 .— С. 601 — 627; № 9 .— С. 673—708; Новикова К.А . Иноязычные элементы в тунгусоманьчжурской лексике, относящейся к животному миру // Очерки сравнительной лексики алтайских языков.— Л., 1972.— С.106—140; Цинциус В.И. К сравнительному изучению основного словарного фонда тунгусо-маньчжурских языков // Уч. зап. ЛГПИ им. А.Терпена.— 1954.— Т.101; Рорре N. On Some Ancient Mongolian Loan-Words in Tungus // Central Asiatic Journal.— 1966.— V.11.— N3 .— P.187—198; Idem. On some Mongolian Loan-Words in Evenki // Central Asiatic Journal.— 1972.— V.16, N2 .— P.95—103.
8. Poppe N. Introduction to Altaic Linguistics...— P.160.
9. Цыдендамбаев Ц.Б. Об эвенкийских элементах в этническом составе и языке бурят // Взаимовлияние языков в Бурятии. — Улан-Удэ, 1978.— С. 79—95; Он же. Заметки об этнических и языковых контактах бурят и эвенков // Языки и фольклор народов Севера.— Новосибирск, 1981.— С.70—91.
10. Цыдендамбаев Ц.Б. Заметки об этнических и языковых контактах бурят и эвенков.— С. 86.
11. См., например: Бураев И.Д. Фарингальный h в бурятских диалектах// Языки и топонимия.— Томск, 1976.— С.68—70; Он же. Становление и развитие звукового строя бурятского языка: Автореф. дис. докт. филол. наук.— Л., 1983.— С.10—11, 33—35.
12. См.: Рассадин В.И. Очерки по исторической фонетике бурятского языка.— М., 1982.— С.16, 20, 141—149, 156—160, 166—171.
13. Подробнее об этих лексемах см .- Рассадин В.И. К сравнительному изучению анималистской лексики бурятского языка // Языки и фольклор народов Севера.— Новосибирск, 1981.— С.100—101.
14. Источником обобщенного тунгусо-маньчжурского материала здесь и далее послужил Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков.— Л., 1975.— Т.1;— Л., 1977,— Т.2.
15. Об этой общетюркской корневой основе см.: Севортян Э.В. Этимологический словарь тюркских языков: Общетюркские и межтюркские основы на гласные.— М., 1974.— С.125—126.
16. Это хорошо видно, например, из материала, представленного в работах: Поппе Н. // Материалы по солонскому языку.— Л., 1931; Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков.
17. Материал по этим языкам взят нами из работ: Василевич Г.М. Эвенкийско-русский словарь.— М., 1958; Романова А.В., Мыреева А.Н. Диалектологический словарь эвенкийского языка.— Л., 1980; Лебедев В.Д . Охотский диалект эвенского языка.— Л., 1982; Цинциус В. И. Негидальский язык.— Л., 1982.
18. См.: Новикова К.А. К этимологии названий собаки в тунгусо-маньчжурских языках // Проблема общности алтайских языков.— Л., 1971.— С. 176— 190; Она же. Иноязычные элементы в тунгусо-маньчжурской лексике, относящейся к животному миру // Очерки сравнительной лексики алтайских языков.— Л., 1972.— С. 106—140; Она же. К истории и этимологии названий лошади в алтайских языках // Проблемы алтаистики и монголоведения/Материалы Всесоюзной конференции, Элиста, 17— 19 мая 1972 г.— М., 1975.— Сер. лингвистики.— Вып.2 .— С.36—58; Она же. Названия домашних животных в тунгусо-маньчжурских языках // Исследования в области этимологии алтайских языков.— Л., 1979.— С. 53—134; Она же. Названия животных в тунгусо-маньчжурских языках // Алтайские этимологии.— Л ., 1984 - С.189-218.
19. См., например, анализ состава лексики говора баргузинских эвенков в работе: Горцевская В.А. Характеристика говора баргузинских эвенков.— Л., 1936.
20. Материал по дагурскому языку взят здесь нами из работ: Поппе Н. // Дагурское наречие.— Л., 1930; Тодаева Б.X. Дагурский язык.— М., 1986; Namsarai, Qaserdeni. Duyur kele mongyol kelen-u qaricayulul.— Koke-Qota, 1983.— P.447-569.
21. Материал по маньчжурскому языку взят из работы: Захаров И. Полный маньчжурско-русский словарь.— Спб., 1875.

Источник: В.И. Рассадин «О тунгусо-маньчжурских элементах в монгольских языках» // в сборнике «Этнокультурные процессы в Юго-Восточной Сибири в средние века», Новосибирск, «Наука», 1988 г.